Дорогая тираняшечка, это мне внезапно!оказалось проще, чем мету)))
423 слова, смысла не, пощады без"Ну где же он?" Судья Габрант в который раз проклял все на свете, особенно – начальство, которое не могло придумать ничего лучше, кроме как заменить словившего пулю личного телохранителя третьего принца своим протеже. Такое доверие, конечно, льстило, но работенка оказалась адова. Мальчишка умудрился почти сразу же улизнуть из-под присмотра, и теперь Судья вынужден был обшаривать весь императорский дворец, от подвалов до крыши. На крыше он и обнаружил свою пропажу; Вэйн Солидор сидел на мокром парапете и смотрел на город. Габрант осторожно подошел ближе, тоже взглянул вниз. Дождь превращал Аркадис в расплывшийся фотонегатив, обесцветил шпили, галереи и мосты, занавесил полупрозрачной пленкой купол Сената и бетонный куб Департамента. - Красиво, - сказал принц, болтая ногами. Мокрые волосы облепили его череп, глаза неестественно блестели. - Да, - согласился Габрант. – Пойдемте внутрь, милорд? Вы промокнете. - Уже промок, - Вэйн легко вскочил на ноги, пробежался по парапету, спрыгнул на крышу, сощурившись, посмотрел на Габранта. Тот замер, боясь шелохнуться – кто знает, что придет в голову сумасбродному мальцу? Он плохо знал третьего принца, никаких особых слухов про него не ходило, но молодой Судья уже был готов признать загоравшего в госпитале Бергана святым. Слухи или нет, с этим пацаном нужно было держать ухо востро. - А что у вас в руке, Судья? – принц подошел ближе, запрокинул голову. - Зонтик, - Габрант неловко протянул ему свое "оружие". – Вот. - Я уже промок, - напомнил ему Вэйн, становясь на цыпочки и заглядывая в глаза. Холодные мокрые пальцы накрыли руку Габранта, холодные мокрые губы коснулись его губ. У поцелуя принца был вкус затяжного осеннего ливня. - Милорд?.. – выдохнул он, не понимая, не зная, как правильно поступить – отшатнуться или прижать к себе, заслонить от пронизывающего ветра. Он никогда раньше даже не задумывался о существовании Вэйна Солидора, но теперь, он знал это, он не сможет выкинуть мальчишку из головы. Даже когда Берган снова встанет на ноги. Даже когда… Габрант запретил себе думать об этом. - Это за то, что вы принесли с собой зонтик, Судья, - весело сказал принц. – Вы искали меня, переполошили всю стражу, обегали половину дворца – и все-таки не поленились принести с собой зонтик, когда пошли на крышу. Абсолютно бесполезный зонтик. Он взял упомянутый зонтик и раскрыл над ними обоими – для этого ему пришлось держать ручку в вытянутых руках. От дождя тот и правда спасал мало: на такой высоте капли летели едва ли не горизонтально, хлестали по лицу и рукам. Габрант осторожно накрыл пальцы принца своими, не давая порывистому ветру вырвать зонтик из их рук. - Судья Габрант, - напевно произнес Вэйн, и неожиданно рассмеялся. – Спасибо вам. Пойдемте внутрь, и правда ведь промокнем. Оба.
сорри, я не комментирую все вышевыложенное у меня есть оправдание - я не читала (ну, мне просто в голову не лезет, сорри) зато у меня кое-что завалялось, чем можно поддержать пейринг
Они нашли мальчика в третьем или четвертом месте из тех, в которые заезжали. Берган, похоже, знал, где Вэйн бывает.
- Ноа-а... - пьяная радость и вскинутые навстречу руки. Габрант снял с себя рубашку, закутал в ее мальчика. Поднял его на руки, словно котенка. Мальчик обвил руками его шею. Положил голову ему на плечо. Как-то уж очень недвусмысленно. Берган, хмурясь, пошел за ними.
В машине Вэйн заснул. Он сидел на коленях у Габранта, все так же обнимая его. Берган вел машину. Молчал. Проклятье. Что этот Габрант делает? - Поезжай ко мне. - Надо отвезти его домой. - Не в таком виде. Берган подумал и все-таки развернул машину. В таком виде мальчику лучше перед отцом не появляться.
Габрант уложил его, укрыл одеялом. - А поцеловать? - пробормотал мальчик сонно. Габрант наклонился, хотел поцеловать в лоб, но мальчик подставил губы. Берган был готов ударить Габранта за то, что тот не отстранился. Но не ударил. - У тебя еда в доме есть? - сказал мальчик. - Я приготовлю что-нибудь. - Готовь. Умираю с голоду. Повернулся на бок и накрылся одеялом с головой.
Берган курил, глядя в окно. Габрант готовил спагетти. Похоже, готовить он умел. По крайней мере, над соусом колдовал, будто профессиональный повар. - Как ты можешь так? - О чем ты? - Он тебя провоцирует, и ты поддаешься. - Ничему я не поддаюсь. - Ему пятнадцать, а тебе... - Двадцать четыре. Неужели ты думаешь, что я способен тронуть его? - Я не знаю, что думать. Ты его целуешь, вы обжимаетесь, он вешается тебе на шею. Это как будто в порядке вещей для вас. Как ты можешь? Ведь он ребенок! Он не понимает, что делает. Но ты-то! - Ну, долго вы будете возиться? - сонный Вэйн стоял в дверях, - Я есть хочу. Он явно слышал, о чем они говорили. Берган отвел глаза. А мальчик демонстративно подошел к Габранту сзади и обнял его за талию. - Ну, готово? Нет? - Руки помой, - сказал Габрант так буднично, словно это не к нему прижимался полуобнаженный подросток. - Ты жуткий зануда, ты знаешь об этом? - Иди сюда. Габрант мягко переместил мальчика вперед, обнял его и повел мыть руки. Бросил Бергану мимоходом: - Положи ему, пожалуйста.
Вэйн засыпал на ходу. Сидел над тарелкой и клевал носом. - Ты ведь хотел есть. - Ну, корми меня! Тоном капризного ребенка. Габрант улыбнулся. Присел на корточки рядом со столом. Накрутил спагетти на вилку, поднес ко рту мальчика. Одну порцию Вэйн прикончил довольно быстро, вторую тоже, над третьей заснул. Габрант поднял его на руки и унес в спальню.
Берган остался на кухне. Курил и все так же смотрел в окно. - Дашь сигарету? - раздалось за спиной. Берган даже не слышал, как Габрант вернулся. - Я думал, ты не куришь. - Иногда курю. Берган протянул ему пачку. - Я знаю, что все выглядит не лучшим образом, - сказал Габрант, - Послушай... Семья отвернулась от него. Если еще и я... - Извини, я зря на тебя... - Ты прав во всем. Но я не могу сейчас оттолкнуть его. И вообще не могу. Он просто дразнит, поверь, он ничего не имеет в виду. - Ты считаешь? - Он всегда добивается того, чего хочет. Если бы он хотел... - То что? - сказал Берган резко. - Я не знаю. И усмехнулся грустно. - А сука ты все-таки, - сказал Берган. Потушил сигарету, - Ладно, я поехал. Я не собираюсь здесь оставаться. Габрант не пошел его провожать. Слышал, как хлопнула входная дверь. И только закрыл глаза.
Все, что вывалил на него Грамис, было невозможно, немыслимо - и так реально. Два года назад это был чудесный умный мальчик, а сейчас... Сейчас его приходилось вытаскивать из каких-то притонов, обдолбанного и в чужой сперме. Только вот что можно было сделать? Грамис будто личное оскорбление воспринял гомосексуальные наклонности сына. Даже не пьянки и наркотики, а именно это он ставил сыну в вину. Ноа не знал, как помирить их. Раньше у него всегда получалось, но сейчас... Похоже, это было уже невозможно. Слишком многое случилось, пока его не было. Слишком много накопилось между ними.
И что ему было делать? Вэйн. Он даже о Грамисе не мог думать, только о мальчике.
- Ничего себе, Тео надымил. Мальчик стоял в дверях и сонно щурился. - Это я курил. - Ты куришь? Габрант пожал плечами. Глаза у мальчика были измученные. - Не бойся, - сказал он, - я не буду к тебе приставать. - Я об этом даже не думаю. - Не лги. Я тебя знаю. Ты делаешь это все, потому что думаешь, что должен обо мне заботиться. - Конечно, я должен о тебе заботиться. - На самом деле я тебе неприятен, я знаю. - Вэйн, ну, что ты говоришь? - Не лги! - Я не понимаю, о чем ты. - Я люблю тебя, вот о чем я! - закричал он, и слезы хлынули, - Тебе это противно так же, как отцу. Я же знаю тебя! Тебе сама мысль об этом противна! Ты ненавидишь таких, как я. - О чем ты? Кого я ненавижу? Вэйн, милый, ну что ты? Иди сюда, родной. - Я противен тебе, я знаю. Габрант сгреб его, рыдающего, в охапку, прижал к себе и стал тихонечко укачивать. - Тише, тише, солнышко мое, тише. Ну, что ты? У меня нет никого дороже, чем ты. Я умру за тебя, если потребуется. Вэйн постепенно успокаивался. Сказал уже почти спокойно: - Ты не любишь геев. - С чего ты взял? - А тот парень, которого ты чуть не убил тогда? - Вэйн, я... - Тебя взбесило, что он облапал тебя. - Да не взбесило. Я сам не знаю, как это вышло. Я просто... Я думал, ты понимаешь. - Что понимаю? - Я просто потерял самоконтроль. Это было все равно, что избить тех солдат, которые меня насиловали. - Но я такой же. - Какой? - Я гей. - Они же не были геями. Они были просто уродами. Вэйн засмеялся сквозь слезы: - У тебя всегда все так просто. Слишком просто. - Почему слишком? - Я люблю тебя. - Я тоже тебя люблю. - Не так! Я хочу тебя. Я только о тебе думаю... Тебе ведь неприятно это. Габрант гладил его волосы. - Просто мне нужно время, чтобы привыкнуть. - К тому, что я оказался извращенцем? - К тому, что ты уже вырос. Я так давно тебя не видел. Я запомнил тебя ребенком, а ты уже совсем взрослый. Мальчик усмехнулся. Обнял его, устроился поудобнее. Закрыл глаза.
Габрант стоял, стиснув зубы. Все было непросто. Совсем непросто. Но жизнь вообще не бывает простой
933 слова, те же АУ, ООС и все остальное Его привезли под вечер. Машина "скорой помощи" подобрала его неподалеку от места большой автомобильной аварии. - Заметили случайно, - говорил медбрат, - Если б одна из машин не слетела вниз по склону, его бы не нашли. Он, похоже, несколько дней там пролежал. Неизвестного переложили с каталки на койку. Возраст его было не определить - лицо было сплошь разбито, оба глаза заплыли. Зато пол определялся легче легкого, не смотря на длинные волосы. Человек был практически раздет.
- Сэр? Сэр, вы слышите меня? Едва заметный кивок. - Вы можете назвать свое имя? - Какой... смысл... Не возитесь, все равно... умру. - Вы не умрете, - сказал врач.
- Кевин, - сказала одна из медсестер. Врач оглянулся. В обрывках одежды пациента обнаружился бумажник. Документов там не было. Лишь несколько небрежно сложенных сотенных банкнот - и фотография. Человека на фотографии он узнал. Человек этот лежал сейчас в отделении интенсивной терапии.
-----
Разбитые губы шевельнулись: - Добивать прибежал, что ли? Дурачок. И без тебя найдется, кому добить. Второй молчал. Бледный он был, и ссадины и синяки выделялись слишком ярко. - Как ты? - сказал брюнет. Коснулся грязными пальцами его щеки. - Выглядишь... плоховато... Блондин взял его руку и молча поцеловал. - Ты и впрямь меня убивать пришел, бедный мой? - Вэйн... Тот усмехнулся ласково. - Ничего... Лучше ты, чем чужие.
Врач слушал. Смотрел. У светловолосого слезы катились по щекам. Сам он, похоже, не замечал. Неужели и впрямь собирается... Оружия у него вроде бы не было.
Врач не выдержал, вошел в палату: - Как же вы добрались сюда? Вам нельзя ходить. - Идиот, - сказал темноволосый. А блондин улыбнулся невесело.
- Мне нужно позвонить, вы можете помочь мне найти телефон? Я оплачу звонок. Говорил блондин деловым тоном, а сам все так же держал темноволосого за руку. И гладил его пальцы. Бессознательная, похоже, привычная обоим ласка. Врач молча протянул ему мобильный. - Спасибо. Я оплачу... - Звоните, - сказал врач.
- Заг? Это Габрант. Да. Послушай, мне нужна помощь. Я сейчас в Ладлоу, в больнице округа. Оглянулся на врача: - Его можно перевезти в другую больницу? - Ни его, ни вас в ближайшие дни перевозить куда-то не стоит. Да и после - только под контролем врача. Светловолосый кивнул. - Нужна охрана в больницу, надежная, и... это все негласно. И нужно будет укрытие для одного человека. И медики. Ну, сам понимаешь. Нет, к Зекту не обращайся, я ему не верю. Нет, это не мой телефон. Опять посмотрел на врача: - Вас зовут Кевин Макнил? - Да. - К вам подойдут люди из АНБ, проводите их сюда. Хорошо? - Из АНБ? - сказал врач с легкой улыбкой. - Звучит как в кино? - Да, пожалуй. Мы тут многое что видим, но с АНБ я еще не сталкивался. - Ничего особенного, люди как люди. - Телефон больше не нужен? - Нет. Спасибо. - Вам нужно лежать. - Я никуда не пойду. Врач смотрел не на лица, а на руки, на переплетенные пальцы. - Хорошо, привезем сюда каталку, подключим вас здесь к мониторам. - Спасибо, - это сказал не блондин. Доктор Макнил кивнул своему пациенту. - Не за что.
Люди из АНБ, действительно, оказались совершенно обычными. Они не были похожи даже на полицейских. Просто служащие, офисные работники. Макнил видел достаточно разных людей, чтобы судить более-менее уверено.
Никто не остановил его в дверях. Он зашел в палату и услышал часть разговора. - Они знают, что я жив. - Ну, предъявить твой труп - не такая великая проблема. Да и потом хоронить тебя будет все равно Агентство. Я сомневаюсь, что твой братец примчится, чтобы облобызать твое хладное тело. - Да, пожалуй. - Я думал, Баш здесь, - сказал брюнет тихо. - Я попросил его поехать с Ларсой. Он был только рад. Ему явно не по себе рядом со мной. Родственные чувства так просто не вернешь. - Он захочет похоронить тебя, - сказал брюнет. - Чтобы сплясать на его могиле? - сказал человек из АНБ. - Баш... - брюнет начал говорить и замолчал. То ли вздох, то ли стон. Габрант тут же дернулся сесть и посмотреть на него. - Лежите, - сказал врач. Брюнет с трудом повернул голову. - Лежи. Я просто... хотел сказать... он решит, что это его долг... проводить тебя в последний путь. Человек из АНБ - человечек, сказать по правде, низенький и полный - усмехнулся. - Они же близнецы, - сказал брюнет, - Они похожи... не только внешне. - Ну, всегда можно перепутать тело. А когда ошибка обнаружится, Габранта уже похоронят. Где-то там, где хоронят неизвестных бродяг, номер места забудут, бумаги потеряют. Так частенько бывает. Врач проверил показатели пациентов и вышел.
Он сменился с дежурства и поздно вечером сидел перед телевизором, устало перещелкивая каналы. Какие-то фильмы, какие-то шоу - ничто не цепляло. И вдруг он замер. Вернул канал назад, прибавил звук. Брата того светловолосого мужчины, Габранта, он помнил хорошо. Это был он. Теперь подстриженный так же, как тот, что остался в больнице. Но шрам и выражение лица... Он стоял за спиной темноволосого мальчика. - Ларса Солидор, только что унаследовавший огромную финансовую империю, - возможно, первый из Солидоров, кто охотно появляется перед телекамерами. Его отец и старшие братья тщательно избегали внимания прессы. Вэйн Солидор, который погиб в результате несчастного случая несколько дней назад, последний раз появлялся перед теле- и фотообъективами, будучи еще школьником. В те годы несколько лет подряд он удерживал титул чемпиона страны по тхэквондо среди юниоров. Кадры на экране: тоненький мальчик с длинными темными волосами. Макнил откинулся на спинку дивана. Перед глаза стояло то зрелище: сплошной кровоподтек вместо лица, грязные спутанные волосы, переломы, ранения. Выходит, он жив. Понятно теперь, откуда это - "меня все равно убьют". И впрямь - нужен ли он кому-то живым сейчас, когда его младший брат вступает в права наследования?
- Это тот, из ЦРУ? Друг твоего отца? - Габрант – это не друг. Габрант – это Габрант, - сказал мальчик, - Часть семьи, - и с легкой гримасой, - Лучшая, чтоб ее, часть. Честь и совесть семьи Солидор. Такая у нас семейка, Тео, мы – отдельно, а совесть – отдельно. Покачнулся на перилах, раскинув руки, и кувыркнулся вниз. Берган чертыхнулся и побежал по лестнице. За Вэйном порой было не угнаться. Почему младший сын Солидора облюбовал его, Берган не знал до сих пор. Казалось, мальчишка просто ткнул пальцем наугад в одного из телохранителей – словно игрушку себе выбирал: а ты будешь моим. И все. И вместо того, чтобы охранять главу Корпорации, Берган оказался в няньках у взбалмошного подростка. Так ему казалось поначалу. Теперь странно было даже подумать, что это было всего месяц назад.
- Он тебе понравится, вот увидишь. Ну, по крайней мере, потрепаться вам будет о чем. Он тоже служил. - Спецназ? - Не, легкая пехота. Но говорят, что это тоже нехило. - Подготовка у них будь здоров. - А, подготовка ваша… Крутые парни, блин. Спорим, я тебя побью? Ну, и что ты улыбаешься? Спорим? Ты думаешь, это сейчас я много тренируюсь? Это фигня. Я, когда маленький был, с утра до вечера занимался. Каждый день. Как эти – шаолиньские монахи, блин.
- Он из Африки… из головы вылетело, как эта страна дурацкая называется. Нет, серьезно. Ну, знаю же! - Да неважно, - сказал Берган. - Ну, да. Ладно. В общем, там прокоммунистический режим был, а потом – типа там революция, даешь демократию, все такое. Ну, естественно, мы, как самая демократическая страна в мире, это дело поддержали. Финансово и по-всякому. А может, и изначально спонсировали, не знаю. Война у них там случилась. А ему тогда шестнадцать было, и его призвали. Правящий режим защищать. Так что Габрант у нас еще и за коммунистов повоевать успел. - А потом? Эмигрировал? - Не, мы его там и подобрали. Как брошенного щенка, знаешь, - Вэйн засмеялся, но смех был невеселый, - Отмыли, печенюшками прикормили, теперь он у нас в семье вместо собаки. Ну, знаешь, как бывает. В семье все друг с другом лаются, потом заводишь домашнее животное, и вроде мир наступает. Все как-то перестают друг на друге зацикливаться и на зверушку отвлекаются. Только люди заводят кошечек там или собачек, а мы вот – Габранта себе завели.
- Отец там спонсировал это их установление демократического режима. Ну, и после того, как режим установили, зачем-то туда поехал. И нас с собой прихватил. Отца, знаешь, клинит на том, какие у него дети избалованные, жизни не знающие. Ну, вот и хотел, чтобы мы посмотрели, как люди живут.
- В общем, там был лагерь для военнопленных… Ну, понятно, что ничего отцу там особо не показали, только как все прекрасно, но все равно – жуть что там было. Знаешь, так по-простому жутко. Кучу народу согнали как скот в одно место, и всем было на них уже наплевать. Их охраняли, и все. По мне так ждали, пока все не передохнут. Чисто так в африканском стиле.
- А мне восемь лет было. В общем, я сбежал от этой делегации и просто пошел там шляться… - И дошлялся, - подсказал Берган. - Да пошел ты! Нет, ну, серьезно. Зато я Габранта нашел. Набрел на какой-то сарай, а там… - помолчал, - Короче, измывались там над парнишкой. Я даже не сразу понял, что происходит. Вот если б там один был такой урод, я бы, честное слово, сам бы в драку полез. Так его жалко стало. А их было человек десять, а может, и больше. Одни курят, другие смотрят, ржут чего-то. Ну, я и побежал за отцом. Со старшим Солидором Берган и разговаривал-то всего пару раз. Тогда Грамис ему понравился. Человек, который владеет половиной мира, оказался доброжелательным и приятным в общении. Но ведь додуматься же до такого надо – восьмилетнего ребенка потащить в подобное место. Ведь чего угодно ребенок мог насмотреться. - Ну, и что ты так смотришь? Эй, земля вызывает Тео. - Что с ним делали? - Насиловали его. Не ясно, что ли? Короче, отца я притащил, этих разогнали, пацана отвязали. Он встал такой, самого аж качает, а все равно встал, стоит. Худущий, избитый… ну, совсем избитый, в хлам, как вместо боксерской груши был. Голый. Жалкий до невозможности. А сам стоит, так выпрямился, голову вскинул и смотрит. И взгляд такой спокойный, ни страха, ничего. Знаешь, такой – сдохну, но не сдамся. - А он молодец. - Ага. Отец как глянул только, так схватил его в охапку и потащил оттуда. Понимаешь, невозможно было устоять. Трогательный он был такой. Он же возрастом как Гидер, ну, чуть постарше. Отец вообще как-то сразу… ну, было три сына, а тут в один момент стало четыре. Подружились они потом уже, сначала отец его больше опекал. - И вы его в Штаты увезли? - Ага. Причем прям сразу. Отец визит свой свернул к чертям, оттуда мы сразу в аэропорт, в самолет, так и увезли. Как был, без ничего. Отец его в пиджак свой завернул и чуть ли ни на руках до самолета тащил. Ноа полуживой был тогда. - Почему не в больницу? - А я не знаю. Так вот почему-то. Ну, мне-то казалось, отцу виднее. А Астер с Гидером сначала вообще как-то насторожено отнеслись. Что за чучело, откуда взялось? - Да уж. - А че «да уж»? Самих бы так, посмотрел бы я на них. А Ноа ничего, он вообще такой спокойный какой-то был, ни жалоб, ни стонов. Такой – «да я сам», «я справлюсь». И тихонечко так. Будто не понимает, чего с ним возиться-то, вроде как живой и ладно. А у него руки были изломаны сильно, потом его оперировали несколько раз. Думали даже, что может калекой останется. А тогда он руками даже шевельнуть не мог, просто как плети висели. И слабый был ужасно…. И так смешно. Его, когда в машину запихали, еще в лагере, отец его спрашивает о чем-то, тот молчит. Ну, отец мне – типа, поговори с ним по-немецки, он, наверное, голландец. Там у них английский еще и не каждый знает. И я ему что-то там говорю, а потом сунулся его напоить, а у него рот прям коркой запекся. Кровью. У него рожа вообще была разбита напрочь, а глаза не задели особо, так немного только. Повезло хоть в чем-то. А я как увидел, я так растерялся… Ну, отец там на улице еще, разговаривает с кем-то, а я даже не знаю, что делать-то. Я платок намочил и ему так по губам вожу. Ну, кое-как вроде справились. И главное, отец тогда и вернулся только. Сели, поехали. Я Ноа бутылку с водой сую, пей, а он так - хрипло, почти шепотом: «данке шён». - Так он голландец? - Ага, щас. Голландец он. Нет, ну вообще-то он наполовину немец, конечно. Но только потом оказалось, что он по-английски трепется лучше, чем мы. У него мама чуть ли не в Оксфорде училась, у него выговор - будто у диктора на британском телевидении. Я от него еще сейчас наслушаюсь – про свою лексику и все такое. Если он, конечно, в состоянии сейчас воспитывать. И помрачнел, стал смотреть в окно. - Воспитывает тебя? – сказал Берган. Посмотреть бы на того, кто тебя вообще воспитать может. Впрочем, на того, кто смеет воспитывать, тоже посмотреть было интересно. В свои пятнадцать Вэйн Солидор был абсолютно самостоятельной личностью и нападки на свой суверенитет пресекал моментально. - А, он всех воспитывает. Он, знаешь, такой – башкой об честь ударенный. Никак понять не может, почему люди живут не как надо, а как получается. Ну и че у тебя рожа такая каменная? – мальчик засмеялся, - Испугался? Да нет, он классный. Это только звучит страшно, на самом деле с ним легко. Это только ему самому сложно, а с ним – вообще легко. Он надежный. - Так он, выходит, наполовину немец, наполовину англичанин? - Не-а, шотландец. Прикинь, сочетаньеце? Арийцы и кельты. Убойная смесь. У него один дед в СС служил. Ну, в Африке таких полно, кстати. А другой дед – шотландский барон. - Так он аристократ, выходит? - Он – африканский эмигрант. Он этих родственничков своих в глаза не видел. Этот, который барон, он от дочери вообще отказался. Типа, не за того замуж вышла. А они с мужем уехали в Африку, купили там ферму. Так что Ноа у нас на ферме вырос, в какой-то такой глуши, что они даже в школу не каждый день ходили, а задания домой получали. Зато он верхом классно ездит и стреляет – просто зашибись. С детства стрелять умеет.
часть 2 (в один пост не влезло)) - Вообще, странно все это вспоминать сейчас. Ведь ему всего-то было на два года больше, чем мне сейчас. Такой он был… не знаю. Тогда, в самолете… Ну, еще взлетели только. Отец его все: «У тебя что болит?», а тот «Ничего, только сил нет». А у самого – места нет живого. Потом в туалет попросился, отец его отвел и пошел куда-то звонить. А я потом думаю, долго парня нет, может, ему плохо там. И пошел. А дверь не заперта, захожу, он на полу сидит, такой, знаешь, в комочек сжался, головой в коленки уткнулся, и его прям колотит. Пиджак сполз, а там еще свет же яркий, и это чудо несчастное – во всей своей красе. И мне бы отца позвать, а я – ну – даже отойти не могу от него, мне этого пацана так жалко. Ну, что, мне восемь лет. Я к нему так прижался, обнял, по голове глажу, говорю: «Не плачь, все будет хорошо, ты только не плачь». А он голову поднял и говорит: «А я не плачу». И, правда, глаза сухие. И сам вроде спокойный, только трясет всего, чуть зубы не стучат. Я говорю: «Тебе плохо?». А он: «Нет, я только устал очень. А тебя как зовут?». Я говорю: «Вэйн». Он: «А меня – Ноа». А я говорю, я никогда такого имени не слышал. А он на меня смотрит – вроде и серьезно, но что-то такое мелькает, как смешинка. И говорит, ты разве Библию не читал. Я говорю, читал, конечно. А он: «А помнишь, там мужик был, он на корабле зоопарк возил и всем показывал. То к одной горе пристанет, то к другой. А впереди у него всегда голубь летал обученный и билеты продавал». Берган не выдержал, засмеялся. - Ага. Я тоже там хохотать стал. Ну, невозможно было удержаться. Я говорю: «Ты, что, дурак, это же ковчег был, а не зоопарк». А он улыбается. Знаешь, рожа такая – во сне приснится, испугаешься. А улыбнулся – так вообще. Самого всего колотит. И шутит еще… А потом отец пришел, я слышу, Ноа ему: «Вы маленького ко мне не пускайте, я же в такой дряни с головы до ног, ему ни к чему такое трогать. Он же маленький, он сам не понимает». - И что твой отец? - Да ничего. Он вроде даже внимания не обратил.
- И он рассказывает, как это все вышло: «Ну, шел, говорит, охранник, а мне, говорит, что, мы тут все явно кандидаты в покойнички, ну, я и съязвил ему что-то вслед. Все смеяться стали. Охранник меня стал избивать. А я, говорит, думаю, хорошо, может, забьет, лучше, чем от голода умирать. А потом этот на рожу, мою глянул и, мол, а ты, юморист, смазливый. И потащил куда-то. А там куча народа, меня поставили на колени и спрашивают, что, блондинчик, отсосешь по-хорошему? А я, говорит, ляпнул, мол, давай, суй, я тебе откушу, а то так жрать хочется, что даже на твое недоразумение согласен» Берган хмыкнул. - Юморист. Чудо, что не убили. - Ага. Он вообще так-то серьезный, даже не улыбнется лишний раз. А когда совсем хреново, у него так сразу юмор откуда-то берется. И он, в общем, рассказывает: «Очнулся уже связанный и в такой позе интересной, сам долго понять не мог, как это меня так. И тут один подходит, а потом еще и еще. А может, это кто-то один был с бешенством этого самого. Я ж не видел, мордой-то в землю, даже дышать тяжело. И вот это все длится, длится. Как будто вообще никогда не кончится. А потом я опять что-то брякнул, и меня попинали маленько. Я надеялся, что посильнее, а не вышло. И опять все по новой. Потом ушли. Вроде ночь. Потом кто-то опять пришел. Пару раз мне пить давали, так, миску под морду сунут, и я лакаю, как собака, пока не отобрали. Я уже месяца два, наверное, понимал, что все, наверное, умирать скоро. Но я-то думал, или в бою, или от ранений. А тут… Ну, я и думаю, какой я все-таки дурачок наивный, в бою думал умереть. А так вот сдохнуть не хочешь? И так обидно, главное, умрешь от секса, а никакого удовольствия. Ладно хоть, что могилы у меня не будет, а то ведь и не придумаешь, что на ней поприличнее написать. Затрахан в жопу до смерти во имя демократии?» Ага, смешно. И он, знаешь, рассказывает, спокойно так, смеется тихонько. А ведь он бы там умер, если б я случайно туда не забрел. - Удивительно, что он это так спокойно воспринял. - Не, какое там. Просто он все в себе, ничего не показывает. Здесь уже, в Штатах, он однажды сорвался все-таки, а тогда… Ну только, когда о маме его речь зашла. У нее рак был в последней стадии. Она лежала где-то в больнице, больницу эвакуировали сначала в одно место, потом в другое, и он уже вообще не знал, где его мама. А отец его расспрашивает и говорит, попробуем найти. Вот тут Ноа чуть не заплакал. Глаза такие - совсем больные стали. И он такой: «Я вам и так до конца жизни обязан, а теперь совсем. Вы со мной, что хотите, теперь делайте, хоть в будку сажайте, я буду на прохожих лаять». Мы потом ему эту будку долго припоминали. А отец тогда на него смотрит и говорит: «У тебя отец точно немец, не еврей? Что ты все – о долгах да о долгах?». Ноа у нас – маменькин сынок. Серьезно. Ты бы видел, когда ее нашли. А он в больнице еще был, с койки слетел, перед ней на колени упал, головой ей в ноги уткнулся, и только: «мамочка».
- Его тогда, знаешь, наградили целым букетом венерических всяких… И врач на него это как вывалил. Ну, он вроде «да, да, все понял». А тут я пришел, притащил ему мороженное. У него руки-то в гипсе были. Я сижу, его с ложки кормлю, что-то рассказываю. Он мне говорит, ты тоже ешь. А я не успел даже ложку до рта донести, он вдруг: «не ешь, ты заразишься от меня». И глаза такие перепуганные. - Чем? - Я даже не понял сначала. А у него слезы хлынули. А он, что, он же к кровати как привязанный, и даже глаза вытереть не может. Только отворачивается, лицо пытается прятать.
Мальчик говорил, и говорил, и говорил, не прерываясь ни на минуту, жестикулируя, и лицо его дышало оживлением, и глаза блестели. Берган смотрел на него и думал: «Будь он девчонкой, я бы сказал, что он втюрился, причем давно и всерьез. А тут что скажешь?» Что сказать, если чувство не укладывается в общепринятые стандарты? Если человек в эти стандарты не укладывается? Вэйн Солидор был слишком далек от любых стандартов. Вот Берган и молчал. И думал. О любви, о чем же еще.
Злая белая собака [тут не исправить уже ничего. жги!]
я тоже хочу
Кусочек арки катализатора. Продолжение/окончание Зависимости. Делаем вид, что там не тройничекОт делового подхода Ларсы у Габранта волосы на голове шевелились. Когда-то Ноа воспринял обещание мальчика подарить семье наследника, как неуклюжую попытку наладить мир. В конце концов, Ларса явно и чувствовал себя виноватым. Но, по большому счету, детям и не такое сходит с рук. Как котятам, которые гадят где не надо, но все равно любимы. Да и не умер никто... Надо было сразу учесть, что Солидоры - ненормальные. Со своим личным мнением относительно всего. Поэтому, только Вэйн, наверное, не удивился, когда Ларса начал приводить потенциальных невест еще до того, как смог бы вступить в брак. Как будто примерялся, впишется ли очередная девица в родовое гнездо. Оценить это полностью Габрант смог только на свадьбе, когда понял – невеста похожа на Ларсу, как сестра. Теперь, когда родился ребенок и счастливый Вэйн держал в руках сморщенную маленькую обезьянку, похожую на Ларсу, на Грамиса и на самого Вэйна, Габранту было не по себе вдвойне. Маленький Солидор улыбался. - Я иногда думаю, - буркнул у него под ухом Берган. – Что был бы ты бабой… Габрант пихнул приятеля локтем. Может, будь в руках Вэйна их ребенок… но, даже с помощью Банансы это было невозможно. - А почему не ты? – отгоняя странные мысли, огрызнулся он. - Ну, потому что я бы был пиздец страшной бабой, - спокойно пожал плечами Тео. – Детку бы пожалел. Ноа в голос рассмеялся. Вэйн обернулся на этот смех, немного рассеяно улыбаясь. С ребенком на руках он смотрелся необычно и очень по-домашнему одновременно. Хотелось подойти, обнять его и поцеловать в висок. Наверное, подумалось Габранту, будь один из них женщиной, все сложилось бы иначе. Но его и так все более чем устраивало.
ребятушки, я все вечером буду читать, когда меня пустят в интернеты дольше, чем на 10 минут, я забежала сказать насчет коллажей что да, окей, пускай будут по три балла, правила я подрихтовала еще кажется вчера, беспредельте на здоровье)))))
Злая белая собака [тут не исправить уже ничего. жги!]
остапа понесло вбоквел к летописям, для бесаОбувь Ноа предпочитал такую, которая легко и быстро снималась. На самом деле, дай мальчишке волю – бегал бы по башне и окрестностям босиком, но Летописец неодобрительно хмурился и Ноа послушно обувался. К тому же, если быстро скинуть с ног обувку, можно не боятся грязными пятками запачкать обивку диванчика, на котором можно уютно свернутся в клубочек и разглядывать картинки в книгах. Лучше только уговорить хозяина башни сесть рядом и начать читать. Летописец теплее даже огня в камине, а голос у него словно ожившая сказка. Тогда самое сложное – не задремать, пропустив кусок истории. Обидно же! А еще обиднее, когда вечер наступает быстрее, чем конец книги, а завтра – точно знаешь – у Летописца утром дела, а днем надо в лес, а потом готовить ужин и вечером он будет писать новую книгу, а Ноа останется только разглядывать картинки. Картинок всегда было не достаточно для того, чтобы разгадать сюжет. Поэтому он не сдержался и, когда очередная часть новой истории – они называются «главы» - закончилась, Ноа шмыгнул носом и спросил: - А со мной книги не говорят, потому что я… плохой мальчик? – он сначала хотел сказать «без души», но Летописец всегда раздраженно сжимал губы и велел не повторять глупостей, когда слышал это. Ноа старался слушаться. Да и сам чем дальше, тем меньше верил в сказанное святым отцом. Но книги-то не подсказывали ему увлекательные истории или знания, как другим. - Читать нужно учиться, Ноа. Как и разговаривать. Только говоришь ты звуками, а читаешь – буквы, - Летописец ласково провел рукой по странице. Маленькие черные закорючки, Ноа от любопытства вытянул шею, это буквы. - То есть, надо просто запомнить все буквы, - мальчик сосредоточенно наморщил нос, вглядываясь в бумагу. Закорючки в самом деле повторялись, как он сразу не заметил. - Это не плохое начало. Буквы складываются в слова, и когда ты научишься понимать их, книги будут рассказывать тебе истории, которые хранят. - Ааа… - потянул Ноа. Внезапно он испугался. А что если, когда он выучит все буквы Летописец перестанет читать ему вслух? Но долго это не продлилось, почти сразу ему захотелось почитать вслух хозяину башни. Хотя бы разочек. – А в некоторых книгах совсем другие зако… буквы! Вместо этого быстро произносит он, стараясь не слишком гордиться собственной наблюдательностью. - Потому что пишут и говорят на разных языках, - соглашается Летописец. – Но тебе лучше сначала научится читать на языке, который ты знаешь. Ноа счастливо улыбнулся. Он научится. И рисовать буквы, складывая их в слова тоже, а потом напишет маме маленькую книжку о том, что у него все хорошо, а чудовище в башне – просто замечательное.
423 слова, смысла не, пощады без
57 баллов
тема зонтика оказалась раскрыта удивительно ново и свежо!)))
58 баллов
59 баллов
у меня есть оправдание - я не читала
зато у меня кое-что завалялось, чем можно поддержать пейринг
1066 слов, АУ, ООС, отсутствие смысла - ну, вы поняли))))
69 баллов
вэйн и спагетти - это как-то особенно тронуло, правда.
а коллажи старые можно? или только новые?)))
можно, но тут нужно уточнитьу квисти как их считают, по 1 баллу или побольше.
тогда считаем именно так)
72 балла
75 баллов
78 баллов
88 баллов
98 баллов
автор RianoneL, узрите и падите!!
читать дальше
ладно, я знаю, что вы уже узревали, но все равно 99 баллов)
я тоже хочуКусочек арки катализатора. Продолжение/окончание Зависимости.
Делаем вид, что там не тройничек109 баллов
тео, как всегда, здравомыслящ))))))))))))
с тебя потом еще восторги по пидорасам из далмаски!!!
вбоквел к летописям, для беса
119 баллов